Стояла тихая тёплая ночь. Кирочка сидела в кресле, от нечего делать вертя в руках свой многофункциональный пистолет. Её мысли то и дело возвращались к необыкновенному изменению восприятия всех предметов и явлений. Наручники по-прежнему лежали на ночном столике, отбрасывая смутную сероватую тень. Огонёк активности не горел, но выделялся на поверхности одного из браслетов тёмной точкой, словно око спящего, невидящее, но живое.
Кирочка вспомнила, как единственный раз со страху защёлкнула эти наручники на тонких запястьях Эрна. «Завтра пойду и сдам их куда следует, раз они слишком сильны даже для него, то всех остальных могут просто угробить, пусть утилизуют, мы же не инквизиторы, в конце концов…»
Она встала и решительно двинулась к столику. Увесистые браслеты тихо звякнули, когда она взяла их в руки. «Такие могли бы пригодиться, разве только Эрн вдруг резко стал бы сильнее…» Непрошенная мысль возникла, и прежде чем Кирочка успела с возмущением её прогнать, нагло наводнила сознание толпой ассоциаций.
Она продолжала держать наручники на вытянутой руке. Браслеты свисали вниз — два черных кольца на фоне бронзового неба за окном.
— О чём ты думаешь? — Тихо спросил Эрн из постели.
Кирочка вздрогнула.
— Ты не спишь?
— Нет.
Он откинул одеяло и сел. В синеватом полумраке она различила его взъерошенные волосы, мятую клетчатую пижаму.
— Так о чём ты думала? — Требовательно повторил он.
— Да так, ни о чём, — чуть более нервно, чем следовало, отмахнулась Кира и отвернулась к окну.
За её спиной раздался тихий шорох. Это Эрн вылез из постели и подошёл. Она почувствовала, как учащается сердцебиение, как рождается где-то в центре груди холодная пульсирующая пустота.
Он был совсем близко. Его тонкая голубовато-бледная в свете окна рука потянулась к наручникам.
— Не трогай, — сказала Кирочка беспомощно дрогнувшим голосом.
Эрн взял её за плечо и повернул к себе.
— Я готов надеть их, — тихо и серьезно произнес он, заглядывая ей прямо в глаза, — я согласен носить их не снимая, понимаешь?
Она поняла.
Эрн смущенно отвернул лицо. Кирочка скользнула взглядом по его нежной щеке с мужественной чётко обозначенной скулой. При тусклом освещении Исполнитель Желаний казался старше, и если бы он сейчас вздумал взглянуть на неё, она бы, наверное, испугалась, этот юноша умел смотреть так, словно ему вовсе не шестнадцать, а все пятьсот, и тогда он внушал ей почти суеверный трепет…
— Нет, невозможно, — сказала она не слишком твёрдо, — ты и сам осознаёшь, что это безумие. Да и защита меня к тебе на выстрел не подпустит, — она попыталась улыбнуться, обратить всё в шутку — проверенное средство в таких случаях, но улыбка получилась вымученной, жалкой.
Эрн усмехнулся.
— Нет никакой защиты.
— Что ты имеешь ввиду? — спросила она встревоженно.
— Она не сработает, — произнёс он с беспощадной ухмылкой, — я же не далее как сегодня утром говорил, что практически всесилен… И если бы я чего-то всерьёз захотел… Разве только сам Бог смог бы помешать мне. Я первый после него, понимаешь?
— Но ведь… она же работала… раньше… — пролепетала Кирочка гаснущим голосом.
— Потому лишь, что я не особенно ей мешал.
Он вдруг спрятал глаза и продолжил гораздо менее бойко:
— Сейчас совершенно другое… Ты… Я люблю тебя, — он неожиданно прямо и гордо взглянул на неё снизу вверх, — и больше всего хочу быть с тобой… А моё желание для этого мира — закон. Понимаешь?..
Кирочка обмерла.
Наложенное на Эрна его матерью заклятие всегда казалась ей надёжной защитой от соблазна, своеобразным щитом, которым она заслонялась от осознания собственных подавленных порывов. А как быть теперь? Впервые Кирочка оказалась один на один со своим желанием. Больше не существовало ни препятствий, которые она должна была преодолеть, чтобы осуществить его, ни обстоятельств, делающих осуществление невозможным, ни поводов это осуществление откладывать. Она была совершенно беззащитна перед своим желанием, готовым исполниться. Какая-то часть Кирочкиного рассудка, конечно, всё еще героически сопротивлялась неизбежному, пытаясь убедить себя в том, что на самом деле ей хочется совершенно другого, но… Это выглядело смехотворно. И Кирочка созналась-таки себе в своём желании, узнала его во всех смутных побуждениях, преследовавших её всю жизнь… Перед ней промелькнули вдруг точно на пленке друг за другом Саш Астерс, танцующий с Ирмой Вайнберг на дискотеке в восьмом классе, прекрасный и неприступный Эрмес, затачивающий клинок красивыми сильными руками, пустая скамейка на бульваре Плачущих Тополей, на которой она подолгу сидела одна… Это желание существовало всегда. Неизменное и неподкупное. Самое главное. А Эрн просто явился осуществить его, искупив разом всё несбывшееся.
Она вздрогнула от сладостного ужаса предвкушения, и не отняла рук, когда Эрн взял её за оба запястья, робко, трогательно-нежно, больше он ни на что не отважился, так и стояли они какое-то время в потоке света недавно взошедшей луны… Наручники лежали там, куда она машинально их положила, на широком подоконнике. Они отбрасывали густую чёткую тень.
В голове у Кирочки снова загудело, пространство перед глазами словно во сне внезапно расплылось и изменило конфигурацию — они оказались в каком-то удивительно светлом и пустом месте. На сколько хватало глаз вокруг простиралось чешуйчатое тело пустыни, и лишь на горизонте, точно тонкое чёрное кружево вырисовывались вышки линии электропередачи.
— Где мы? — прошептала она.
— Так ли это важно? Мы одни, — ответил ей Эрн тоже тихо и немного торжественно, — Совершенно одни.
Руки их всё ещё были сцеплены. Она склонилась и чуть помедлила — ей как будто было немного жаль расставаться с предвкушением, превращать его в ощущение — он и нетерпеливо, и застенчиво подался навстречу, она бережно, как раздвигают нежные листья дерева, чтобы сорвать спелый плод, раздвинула своими губами его губы…
5
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Кира. Приподнявшись на локтях и накрыв рубашкой крепкую и круглую, словно яблоки, грудь, она обеспокоенно вглядывалась в лицо Эрна, не бледнеет ли он, не закатываются ли у него предобморочно глаза…
— Я властелин мира, — отозвался он. На лице юного чародея медленно разгоралась самодовольная улыбка. Он сидел в песке на коленях, а его руки, точно Эрн был преступник, его тоненькие руки с мальчишескими едва обозначенными под нежной кожей бугорками бицепсов, скреплены были за спиной тяжёлыми наручниками Мики Орели.
— Ты точно чувствуешь себя хорошо? — не унималась Кирочка, — ни головокружения, ни тошноты?
— Мне никогда не было лучше, чем теперь.
Он посмотрел на неё и улыбнулся. Очень светло и просто. Как счастливый ребенок, которому купили игрушку. Никогда в своей жизни Кирочка не видела такой прекрасной улыбки. Немного растянувшись, бледно-розовые губки Эрна легко разделились, раскрылись, тихо засияли из-под них ровные мелкие зубки.
В Кирочкином теле разливалась блаженная звенящая пустота; ей казалось, что она вдруг стала легче и вот-вот взлетит, как шарик — будто в ней не было больше плоти, лишь космическое пространство — звёзды и галактики, каким-то таинственным образом вмещённые под кожу.
— Мне тоже никогда не было так хорошо, как нынче… — сказала она, посмотрев на Эрна выразительно, — ни с одним мужчиной.
— Я не прилагал к этому совершенно никаких усилий… И умений… Ты же понимаешь… — признался, стремительно и ярко покраснев, юный волшебник, — Я Исполнитель желаний, и это просто одно из моих свойств…
Кирочка прикурила и, снова откинувшись на спину, выдохнула в небо струйку дыма; над нею, тихонько гудя, покачивались тонкие провода.
— Знаешь, я вообще ничего сейчас не чувствую, — продолжала она, — ни о чём не хочется думать, всё кажется таким неважным… точно ничего и нет. Вообще ничего. Ни вокруг, ни внутри. Я как будто бы совсем пустая, Эрн. Но мне это нравится. Я хочу, чтобы так было всегда…
— Так и будет, — прошептал он гипнотическим голосом, склоняясь над нею и заливая сумеречным сиянием своих огромных аметистовых глаз, — если ты останешься со мной.
Она встретилась с ним взглядом, вновь ощутив дурманящую сладость пустоты, бесконечность космоса, в который она падала, своё сладостное бессилие перед этим космосом, таким страшным и таким прекрасным.
Эрн тоже смотрел на неё. И в нежном склонённом лице его невозможно было найти ни единого изъяна — ни царапинки, ни прыщика, ни малюсенькой мушки, на его ровный высокий слегка выпуклый лоб, падала, изгибаясь дугой, дымчато-русая прядь, она тоже была идеальна, и даже ветер, играющий с нею, ничего не мог поделать с этим. Кирочка прикрыла глаза, физическое совершенство Эрна вновь вселило в неё неизъяснимое волнение.
